— Меня зовут Клод Мишле и, к сожалению, слишком хорошо знают на этом благословенном острове.
С детства я любил хорошие вещи и обнаруживал склонность к механике. Когда мне было десять лет, моя мать потеряла ключ от комода.
Она очень горевала, потому что была экономной, а слесарь за вскрытие замков брал дорого. Я помог ей, открыв комод при помощи изогнутой шпильки, и это определило мою дальнейшую карьеру.
Закончилась эта карьера тем, что госпожа республика прислала меня сюда, думая доставить мне удовольствие. Но отведенное мне помещение оказалось неудобным и жизнь слишком однообразной: каждый день меня приглашали дробить щебень. Кроме того, я, вообще, противник колониальной политики. Итак, я решил уехать. Придя в наш лазарет, я угостил доктора его же хлороформом, побрился его великолепной бритвой и с его собственным бумажником в кармане его пиджака вышел в город. Это произошло позавчера.
Я искренне благодарен вам, мои юные, друзья, но боюсь, что вы ничем мне помочь не сможете. С этого чудесного острова мне теперь не выбраться. Друг сержант будет ждать меня у парохода. Вы этого сержанта видели: он совершенно несносный человек.
— Его надо уехать… Мы обязаны его отсюда вытащить, он такой милый и мы его подвели,- сбиваясь с русского языка на английский заговорила Джессика.
— Спрячем его в сундук, — предложил Волков.
— Таких сундуков не бывает, — ответил Миша, критически оглядев фигуру мосье Мишле.
— Можно здесь нанять шхуну и потихоньку уйти? — спросила Джессика, но Мишле покачал головой.
— За подозрительными шхунами присматривают миноносцы.
— Оденем его женщиной, — решил Миша, вспомнив как переодевался сам.
— Он хочет одеть вас дамой, мосье Мишле, — пояснил Волков по-французски и мосье Мишле в пароксизме громового хохота откинулся назад, сломал бамбуковый стул и рухнул на пол.
Рубец потемнел под краской и возмущенно высказался по поводу французской беспечности.
— Перестаньте греметь. Думать мешаете, — рассердилась Джессика.
Наступила тишина. Волков напряженно думал о способах замаскировать размеры Клода Мишле, а Миша чувствовал себя обиженным.
— Глупости, — сказала, наконец, Джессика, — некуда вы все не годитесь — ступайте спать. Здесь нужна кинопостановка. Завтра все сделаем.
Пароход, обысканный с мостика до киля, в час тридцать отошел от пристани. Последним на берег сошел вчерашний сержант. Теперь он был в форме, с неумолимыми глазами и распухшим, носом.
Против островка Открытия в трех милях от порта к пароходу подошел моторный катер с двумя солдатами. Один из них высокий и черноусый с нашивками сержант-мажора влез по штормтрапу и прошел к капитану.
— По распоряжению коменданта, — отрапортовал он,- прислан на случай, если беглый Мишле попытается сесть на пароход со шлюпки.
— Предъявите предписание и литер, — ответил строгий и толстый капитан.
Сержант-мажор нахмурился.
— Формальности справим по возвращении. Я пройду с вами весь рейс.
— Без предписания нельзя, — уперся капитан.
Ладно. Поворачивайте свою посуду обратно. Катер я отпустил, а вплавь возвращаться не собираюсь… Вернемся, пройдем к коменданту, и вы научите его, как следует поступать в срочных случаях.
Капитан пожал плечами. Пароход назад не пойдет и к коменданту ходить незачем. Сержант может занимать любую свободную каюту второго класса, — капитан отвернулся.
— Беглый знает меня в лицо, — продолжал сержант-мажор.
— Бедняга, — пробормотал капитан.
— Следуя инструкциям я изменю внешность. Прошу для выполнения моих обязанностей предоставить мне комплект штатского обмундирования.
— Ступайте к… — начал капитан, но вспомнил коменданта и закончил,- к стюарду.
Он выдаст вам все, что надо, из судовой лавочки под расписку.
Час спустя со сбритыми усами, в мягкой фетровой шляпе и сером костюме неузнаваемый сержант-мажор прогуливался по спардеку. Его внимание привлекла стройная смуглая девушка с двумя молодыми людьми, стоявшая у поручней. Он замедлил шаги, приосанился и хотел было взяться за ус, но вспомнил, что побрился, и передумал. Тем не менее, проходя мимо нее, он замедлил шаги.
— Вы гениальны, мадемуазель Драгонетт, — еле слышно сказал он и прошел мимо.
— Сколько стоила постановка? — спросил Миша.
— Два комплекта военной формы, наем катера, а главное — оплата услуг отельного негра. Он покупал все добро, нанимал катер и играл роль второго солдата. Всего тысяча франков с небольшим. По курсу дня около пятидесяти долларов, — ответил Волков.
— Дешево, — сказал Рубец.
Брисбэн-такой же превосходный и скучный город, как и все прочие, за исключением Ленинграда.
Широкие асфальтовые улицы, широкие витрины, казенная зелень скверов и памятники: генералам, герцогам и восьмичасовому рабочему дню.
— Памятники ставят после смерти, — философски заметил Миша. — Теперь, надо думать, работают не меньше десяти часов.
Брисбэна он не одобрил? Похвалил только сплошные навесы из оцинкованного железа над тротуарами главных улиц: от зноя и дождя. Вспомнил Ленинград и пожалел, что там таких нет.
Волков не менее скептически отнесся к Австралии: никакой романтики. Утконосы кончились, большинство кенгуру вывезены в европейские зоосады, а вместо них заведены кролики.
— Кролики здесь отменные, — начал Миша, — в местных условиях у них отросли когти до четверти дюйма. Лазают по деревьям и питаются фруктами…