— Тогда змеиной же хитростью… Он не верит в победу голубя над коршуном.
— Я тоже не верю,- отозвался Волков.
— Ты большевик, Джонни, — сказала Джессика, — это хорошо.
— Он соглашатель, — не утерпел Миша: — он филолог.
— Брось, Мишка. Шутить дома будем, — с непривычной серьезностью ответил Волков.- Ты посмотри только на этот народ.
Народ шел иссушенный и изнуренный к священной грязной воде. Он пел те же молитвы, что тысячи лет назад, и шел беспомощный, но непобедимый к очищающей воде, так же как все последние десятилетия шел в очистительным огонь английской артиллерии.
— Ты прав, Волков, здесь шутить нельзя. — вдруг сказал Миша и крепко схватил своего друга за локоть. В первый раз за все путешествие он назвал его по фамилии.
Мишле подружился с Пурун Дассом. Он с первого взгляда на белую арестантскую шапочку Гандиста почувствовал в нем брата и не хотел верить тому, что ученики Ганди носят эти шапочки только как память о тюремном заключении своего учителя.
— Вдовы, — говорил Пурун Дасс, — к ним никто не прикасается, чтобы не оскверниться. Девушка может выйти замуж девяти лет и десяти овдоветь. До конца своих дней она будет как прокаженная. Я понимаю, почему вдовы до сих пор мечтают о сожжении вместе с телом мужа на костре.
— Ужас, — пересохшими губами прошептала Джессика.
— Там стоит вдова, — тем же бесстрастным голосом продолжал индус. — Та, что старается поднять на плечо кувшин. Ее волосы острижены, как повелевает закон. Ей никто не поможет, а кувшин тяжел. Если она его разобьет, то в доме умершего мужа ее накажут палками. Тот, кто держит пал ку, не оскверняется.
Мишле неожиданно заворчал и поднялся с ковра. Он был огромен. Голова его почти доходила до навеса. Постояв минуту, он вышел на улицу.
В его руке кувшин казался маленьким и легким. Одним движением он поставил его на плечо вдове. Вдова взглянула на него круглыми, почти детскими глазами. Она была очень молода, а белый был высок, как башня Шах Джехана в Дели. Она улыбнулась, но вдруг вздрогнула и потупилась.
Мишле медленно и нехотя вернулся под навес.
— Сегодня после захода солнца ее будут бить сильнее, чем если бы она разбила свой кувшин, — с нерушимым спокойствием произнес Пурун Дасс, — она улыбнулась белому мужчине, и все это видели.
— Довольно! — вдруг закричала Джессика и вскочила. — Довольно. Мы едем сегодня же. Нечего ждать два дня этих белоголовых слизняков. И без них доберемся… Что же касается вдовы, так ее сегодня после захода солнца никто бить не будет.
В купе первого класса поезда девять сорок было пять путешественников. Трое мужчин и две женщины. Одна из них, переодетая в европейское платье, до неузнаваемости напудренная и насмерть напуганная.
Ее привела сюда та самая белая девушка, что теперь сидит рядом. Она налетела на нее перед домом семьи и за руку увела от ненавистных ворот. За этой белой девушкой нельзя было не последовать, от нее исходила непреодолимая сила.
Потом в прохладной комнате белая девушка через переводчика говорила о северной стране, где не бьют палками, о большом человеке и большом счастье. За этой белой девушкой нельзя было не последовать, но было смертельно страшно.
А теперь она берет за руку и что-то спрашивает на своем диком и неблагозвучном языке. Потом кладет себе руку на грудь и говорит: — Джессика. — Поочередно указывает на своих спутников и говорит: — Майкель… Джон… Клод… — Это очевидно имена, и большого человека зовут Клод.
Вдова потупилась и сказала: — Сита.
В Дели была пересадка на Лагор. Из густой толпы на перроне вдруг вышло человек десять сикхов полицейских. Они окружили плотным кольцом группу из пяти путешественников и оттеснили ее к стене.
Сквозь кольцо прошло двое белых.
— Мистер Волков, — сказал один из них, — моя фамилия Триггс.
Но Волкову не требовалось официального представления. Это лицо он слишком часто видел в газетах. Раньше он его побаивался, но теперь все было безразлично. Игра была проиграна.
— Очень приятно, — сказал он с дружеской улыбкой и нанес мистеру Триггсу молниеносный удар в подбородок.
Мишле сразу опрокинул двоих полицейских, Миша запустил свой чемодан в самую гущу сикхов и бросился на полицейского комиссара. Джессика подставила ножку ближайшему полисмену и крепко ударила в ухо следующего.
В схватке вдруг пролетел зеленый тюрбан, сбитый с кого-то резиновой дубинкой сикха, и сквозь гул и топот прорвался дикий вопль. Удары летели со всех сторон, и было непонятно, кто кого бьет. Потом полетели чемоданы и камни.
— Назад, — хрипел Мишле, — пусть дерутся сами по себе. — Но остановить Мишу было невозможно. Он молча бил налево и направо и молча принимал тяжелые удары. Мишле схватил его поперек туловища, громко выругался, получив от него удар в ухо, и, не выпуская его из рук, прорвался сквозь толпу.
В свалке теперь участвовало больше ста человек. Толпа крутилась водоворотом, грохотала и ревела, и от рева звенел стеклянный свод вокзала.
— Бежать, — кричал Волков. — Это наш поезд… Поезд на Лагор.
Пассажиры первого класса волновались и помогали влезать в вагон, белые должны помогать друг другу в опасности.